Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-3 [СИ]

Понятно, чистки…

— Кто сейчас во главе страны?

— А никто. Стражи. Здесь произошел переворот.

— Переворот?!

Об этом — в открытых источниках ничего не было слышно. И в закрытых — тоже. Впрочем, Иран всегда был — вещью в себе, здесь не дождешься правды…

— Об этом ничего не слышно.

— Ничего и не услышите. Вы думаете, Ахмадинеджад погиб от ракеты? Или новый рахбар погиб от ракеты? Ха… Это теперь такое удобное объяснение — погиб от ракеты — и ничего не надо больше говорить. Весь Тегеран знает, что Ахмадинеджада убили по приказу нового рахбара. А потом — убили его людей, обвинив их в военных потерях и неспособности Ирана защитить себя. А не так давно — стражи устроили переворот, убили нового рахбара и его людей. И тоже — ракета. О, Аллах… да если бы…

Внедренный в страну агент говорил еще что-то, но генерал слушал его уже вполуха, машинально фиксируя то, что он говорит — но не более того. Перед его глазами — словно табун лошадей неслись видения…

— Забудьте о ненависти к своим врагам…

Генерал Шариф снова стал молодым защитником революции, он почти наяву видел, как он сидит, в числе других таких же молодых людей в белом, невысоком здании с распахнутыми настежь окнами. Через окна льется свет, они сидят за неудобными столами — а сухой, крепкий в кости, в минуту опасности становящийся резким как атакующая змея шурави Коньков читает им лекцию. Это теоретические занятия — потом они пойдут стрелять…

— Вы защитники революции. Но вы пойдете в банды, на территорию врага — для того, чтобы защищать революцию там, защищать ее от происков иностранных империалистов и местных угнетателей, трусливо бежавших от революции, а теперь льющих кровь. Каждое ваше сообщение — это спасенные жизни! Учителей, крестьян, простых коммунистов, которые просто хотят жить и трудиться в своей стране. Каждое ваше сообщение — это еще один удар по силам мракобесия и реакции, мешающим Афганистану идти по пути в счастливое будущее. Там — тоже фронт и на нем каждый из вас — должен быть полезнее целого полка. Но!

Шурави Коньков поднимает палец

— Наши враги, враги революции, враги будущего — они не дураки! Нет, не дураки! Они буду ждать вас! Они будут проверять вас! Они будут испытывать вас! Они предложат вам совершить преступление! Они будут испытывать вас на прочность ежеминутно, ежесекундно! И для того, чтобы выжить, вы должны помнить одно — не смейте их ненавидеть!

Шурави Коньков ждет несколько секунд, чтобы все осознали.

— Я знаю, что многие из вас потеряли родных от душманских банд. Я знаю, что многие из вас пришли сюда для того, чтобы отомстить — и это правильно, зло не должно оставаться безнаказанным. Но вы должны быть умнее их! Любое неосторожно слово… да что там слово — стоит только вам невпопад нахмуриться, сделать вид, что вы недовольны — и для вас все будет кончено! Вы погибнете — и тем самым лишите надежды революцию. Поймите их! Вы должны понять, почему они сражаются против нас! Бандиты — хотят лить кровь, потому что они бандиты. Баи и бывшие землевладельцы — хотят вернуться сюда и снова угнетать крестьян. Кто-то мстит — вы должны понять это, понять, что движет этими людьми, понять, почему они поступают так, а не иначе. Вы должны будете называть их братьями, вы должны вставать на намаз вместе с ними, вы должны жить с ними в палатках и домах, вы должны участвовать в их боях и может быть даже стрелять в своих сослуживцев. Вы должны будете любить их и их дело, одобрять и поддерживать его. И вы ни словом, ни полусловом, ни намеком — не должны высказать то, что вы не с ними. Только делом! Только тем, что вам прикажет сделать командование! Только в самой глубине души вы должны сохранять верность революции и помнить, кто вы и для чего вы здесь. Это и будет ваша война! Это и будет — ваше возмездие…

Русские — группировались в садовом товариществе, примерно в километре от целей. Выставили дозоры, снайперов, не сходили с машин. Очень к месту сейчас были строительные самосвалы — борта высокие и кузов не каждая пуля пробьет. Водилы завешивали кабину бронниками, в кузов несколько стрелков и вперед…

Полковник — достал из кармана на спинке сидения телефон, размером с сотовый, но с большой, длиной с сам телефон и толстой трубкой, набрал длинный номер.

— Дежурного… Чернов это… — сказал он — прошел пятый поселок, вышел к садовым участкам. В поселке, в жилгородке — духи, легкое оружие, гранатометы, передвигаются на легковых и грузовых машинах, брони нет. Не менее пяти тысяч штыков только у самой дороги. Что по обстановке в западной части?

— Принято — сказал дежурный, помечая местоположение полковника, занимающегося лишь активной — по обстановке в западной части выводы сделать пока трудно. Но достоверно установлено: бронегруппа майора Зимина прорвалась к перекрестку Акушинского и Имама Шамиля, сейчас они заняли здание больницы и ведут бой. Вторая группа — Полежаева — ведет бой за станцию Махачкала — Сортировочная.

— Что с Зенитом?

— Он попытался прорваться в юго-восточную часть города в обход, оторвался от группы Зимина. Последний сеанс десять минут назад, доложил, что ведет бой. Сейчас подойдут вертолеты на помощь, будем деблокировать.

Твою мать…

— Для меня приказы есть?

— Никак нет, товарищ полковник.

— Добро. Связь через полчаса, отбой.

Полковник бросил спутниковый туда, где он был до этого.

— Свяжись с Зенитом.

— Тащ полковник, связи с ним нет.

— По сотовому набери, что ты как маленький!

Боец — начал тыкать по виртуальным клавишам. Телефон жалобно попискивал.

— Ага, Зенит, это Шквал, почему не выходите на связь?! Шквал главный на связи…

Полковник взял трубку

— Зенит, что там у тебя творится?

— Товарищ полковник… — в трубке был слышен гулкий грохот, такой бывает в БТР, если стрелять через бойницы — нас блокировали, ведем ответный огонь. Подорвали головную машину, фугасом.

— Твою мать, у тебя Тайфуны![40]

— Пробовали обойти, машину перевернули! Ждем саперов!

— Твою мать, Миша — потеряв терпение, закричал Чернов — ты меня без ножа режешь! Как хочешь, выдвигайся, решай там! Хочешь, через лес, прямиком, хочешь, дома тарань!

— Есть…

Полковник бросил трубку, не нажав отбой

— Твою мать!

Зенит оторвался от основной группы не просто так — он был не только офицер Нацгвардии, но и русский, член Союза Офицеров, как и сам Чернов. Восемь бронированных по самое не хочу машин, рота спецназа Нацгвардии — чтобы взять этих недоумков тепленькими и в зародыше подавить мятеж. И все впустую.

— Товарищ полковник…

— Что?!

Дверь держал открытой боец, прошедший вторую Чечню, теперь охранник у Лукойла

— Мы решили… — боец замялся и добавил — мы решили атаковать.

— Ты охренел? Там две коробочки, до сотни духов!

— Все равно, товарищ полковник. Мы — решили атаковать…

— Сколько вас? Все подошли?

— Все кто есть. Сто двадцать человек.

Витек — никогда не прикидывал, что будет именно так. Что придется — участвовать в бою, убивать людей. Прямо так убивать, своими считай руками, видеть кровь, разваленные головы и знать, что это сделал ты. Тогда он еще держался — но сейчас уже начало трясти.

В цивилизованном мире — к сожалению почти не осталось места героизму. Зато — гораздо больше места занимает смерть и это — один из парадоксов, частично объясняющий происходящее безумие. То, что раньше мог видеть лишь мент и важняк[41] — теперь показывают по телевизору с десятком повторов в любое удобное время. Кровь на асфальте, трупы, смерть. Сейчас проще просто научиться убивать — покупаешь за двести рублей диск, ставишь на компьютер, и играй сколько влезет. Убили — перезагрузил и дальше играй. Ты убил — молодец, победил, так и надо. И в то же время — кто из нас хоть курицу на даче зарезал собственноручно? Раньше — деревенские дети с детства смотрели на забой скота, потом и сами начинали в нем участвовать, это была составная часть обучения жизни. К тому времени, как они шли в армию — они уже видели кровь. И в то же время — христианское мироучение о ценности человеческой жизни сидело в них с самого детства, они умели убивать — но действительно переживали содеянное, и это — делало невозможным зверства. Один наблюдательный человек подметил, с какой неохотой ветераны Великой Отечественной рассказывают о том, как они били фашистов — и при этом рассказывают, как фашисты били их. Впитанное с молоком матери, как составная часть сельской, русской жизни, табу на убийство себе подобных — дает о себе знать.

А сейчас все наоборот. Человек, родившийся в городе, часто толком и не воспитанный — приходит в армию, а там ему дают автомат и отправляют убивать себе подобных. Он убивает — это хорошо, если его не убьют — и испытывает настоящий шок. Более опытные товарищи дают сразу хлебнуть водки — много, до упаду, так легче перенести первый бой и первого убитого тобой человека. А дальше — одно из двух. Либо после первого — человек зарекается убивать, уходит из армии, увольняется из МВД — либо переваривает это. Оправдывает убийство внутри себя. Если ему удается сделать это, то потом — айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке. Интеллигент на войне — самое страшное, что только можно выдумать. Либо он бросит автомат и побежит, либо выстроит после боя пленных — и одной очередью…